Молодёжные протесты и XX съезд

25 февраля 1956 года – ровно 65 лет назад – Никита Хрущёв прочитал свою самую известную речь, впервые с трибуны КПСС предав огласке преступления сталинского режима, факты массовых репрессий и террора в отношении многих тысяч невиновных советских граждан. Призыв развенчать культ личности и порвать со сталинизмом ознаменовал собой новую веху в истории России и нашёл отклик среди миллионов жителей СССР, но особенно горячо реагировала молодёжь, в том числе самая активная и мыслящая её часть – студенчество.

Осуждение предыдущей тоталитарной эпохи привело к качественно новой динамике в студенческой среде: многие запретные темы стали открыто обсуждаться, забронзовевшие догмы подвергаться сомнениям, а страх впервые за долги годы сменила надежда на перемены в стране. В то время современники писали, что народ испытывал «духовное раскрепощение» и вдыхал первые «глотки свободы». Даже на страницах журнала «Коммунист» после ХХ съезда «начала пробиваться свежая мысль <…> стали появляться статьи, в которых остро говорилось о культе личности, борьбе с бюрократизмом <…> что-то трещало, ломалось в идеологическом аппарате…».

Первой реакцией студентов была безоговорочная поддержка Никиты Хрущёва и проводимого им курса на десталинизацию. События 1956 г. в Польше и Венгрии, где руководство не только осудило тоталитаризм, но либерализовало общество, также подарили надежду на перемены. Мечты студентов и интеллигенции разрушились, столкнувшись со стремлением коммунистической номенклатуры ограничиться «поверхностной» либерализацией без проведения структурных реформ, которые способны уничтожить монополию партии на власть.

Партия и комсомол ограничивали любые дискуссии и пытались максимально «заболтать» и «замести под ковёр» доклад Хрущёва, чтобы не допустить популяризации «опасных» идей. Реакцией на «антисоветские» тенденции стал запрет на распространение доклада на бумаге, а сам он если и обсуждался на собраниях, то в сильно урезанном виде, где были срезаны наиболее «острые углы».

Советское государство, с одной стороны, декларировало курс на свободу и гласность, а с другой — душило любую дискуссию. Подобное лицемерие вызвало ответное возмущение. Жадные до знаний студенты, получив «глоток свободы», уже не желали мириться с цензурной версией доклада и начали тайно тиражировать его копии в университетской среде. После получения копии доклада, ночного переписывания и сопряжённого с риском распространения в каждом университете создавалась сплочённая сеть единомышленников, которые вместе противостояли лживому партийному аппарату.

Подпольное чтение доклада привело к появлению новых форм протеста. Одной их таких форм стал бойкот привычных для советских людей повинностей. Отправленные на сельхозработы студенты отказывались от унизительной для молодых интеллектуалов работы. Участились случаи «пассивности», «отрыва от коллектива», «аполитичного поведения» и «разочарования». В основном протест был пассивным и выражался в отказе платить членские взносов и игнорировании собраний, были и те, кто более активно боролся с комсомольщиной.

Показательны ранее невообразимые случаи публичного осуждения как структурных организаций КПСС, так и всей советской системы. Например, на собрании историко-филологического факультета Курского педагогического института студент И. Рыков, оценивая состояние дел в комсомольской организации, заявил, что «комсомол — это скучная организация». В свою очередь, студенты физико-математического факультета Ленинградского университета назвали комсомол «организацией обывателей».

Студент-комсомолец МГУ Альбеев публично выразил недоверие партии и требовал установления контроля над её работой. Студент Горного института Грохотов поднял на собрании вопрос о недемократичности выборов в Советы и об отсутствии в СССР свободы печати. Резкие по тону и критические по содержанию выступления студентов произошли также в Уральском и Горьковском университетах, Брянском сельскохозяйственном и Таганрогском радиотехническом институтах и др.

30 октября 1956 г. с трибуны XVIII отчётно-выборной институтской конференции Уральского Политехнического Института перед шестью сотнями делегатов из уст четверокурсника Артура Немелкова прозвучали следующие слова:

«Комсомол сегодня — это послушная серая масса, которую трудно расшевелить, он перестал быть политической организацией, рядовые его члены — это статисты и винтики, которые ничего не могут изменить», «радости у нас сейчас всё меньше и меньше, и голоса комсомольцев становятся всё глуше», «выборы в центральные и местные органы, в том числе в Верховный Совет, когда в избирательном списке только один кандидат, — это насмешка над винтиками-избирателями», «советская конституция замечательная, но существует только на бумаге, так как нет свободы слова, свободы печати», «местные парторганизации — домашние попугаи», «вместе со Сталиным в массовых репрессиях участвовали и другие, те, которые до сих пор сидят в президиумах съездов», «после смерти Сталина осталось его уродливое детище», «правительство оторвано от народа, и государственный аппарат погряз в бюрократизме», «беспорядок и расточительство царят в строительстве, планировании промышленного производства и организации сельского хозяйства, а торговые работники более 50% являются жуликами».

В заключение Немелков призвал «избавиться от страха перед государственной машиной», «не бояться говорить во весь голос и критиковать всё и вся, что считаете неправильным»

Примечательно, что делегация физико-технического факультета поддержала Немелкова, оценив его выступление как «своевременное и правильное» и составила на основе высказанных им суждений декларацию с призывом обсудить её на конференции. Многие преподаватели, руководители факультетов и кафедр в ходе конференции не стали осуждать Немелкова за инакомыслие.

Ещё одним знаковым событием стало выступление первокурсника Архангельского медицинского института Скорнякова, который 17 декабря 1956 года на курсовом комсомольском собрании положил на стол комсомольский билет и заявил: «Я не считаю себя комсомольцем и считаю, что у нас нет коммунизма, у нас нет и социализма, а наука “История партии” — это лишний предмет, включённый в программу вузов». По его словам, им руководило ещё и любопытство: «Что со мной сделают, если я положу билет?»

Выступая с обличительными речами, студенты становились подлинными лидерами мнений. Нельзя сказать, что они не встречали отпора и осуждения со стороны аудитории, но гораздо чаще большинство молча или публично их поддерживало. Так, вполне свободно студент Московского горного института Грохотов в 1957 г. на собрании родного факультета говорил о недемократичности выборов в местные советы и об отсутствии свободы печати в стране.

Самиздатовская сеть, созданная в результате распространения доклада Хрущёва, продолжила работу, но уже производя собственные полулегальные сочинения. Из-за недосказанности доклада многие вопросы остались без ответа, поэтому студентам пришлось их искать самостоятельно. Одним из таких искателей стал студент философского факультета ЛГУ Михаил Молоствов. Обучаясь на последнем курсе университета, он начал работу над политико-философским трактатом Status Quo. Тиражированный на пишущей машинке трактат обсуждался на дружеских встречах в Ленинграде, и по переписке, после определения Молоствова в Омск. Этого хватило для того, чтобы наречь Молоствова и его друзей участниками «антисоветской организации».

В 1958 году к восьми годам заключения за антисоветскую агитацию и пропаганду был приговорён двадцатисемилетний архангельский экономист Сергей Пирогов. Под влиянием ранних работ Маркса и опыта югославских коммунистов он пришел к выводу, что общественный строй в СССР должен быть признан госкапиталистическим.

Помимо единичных сочинений и политических прокламаций начали появляться целые самиздатовские студенческие журналы, например, «В поисках» и «Всходы», а сами студенты, убедившись в невозможности донести свою точку зрения через «официальные» структуры, создавали политические кружки – альтернативу комсомолу. В собственных воспоминаниях филолог и выпускница 1961 года Дора Израилевна Черашняя отмечает: «Это был период бурных дискуссий, всем хотелось спорить и быть услышанными».

К середине 1950-х гг. в вузовской среде, наряду с творческой самодеятельностью, появляются конспиративные кружки и подпольные студенческие группы, пишущие программные документы. Например, летом 1956 г. были арестованы члены некоторых молодёжных групп: А. Фельдман и Партошников в Киеве, А. Гидони, Р. Пименов и В. Трофимов в Ленинграде. Через год в Москве арестовали группу Л. Краснопевцева, молодого историка из МГУ, а в Свердловске – группу студентов-журналистов Уральского госуниверситета: Г. Федосеева, К. Белокурова, А. Нечаева, Ю. Хлусова. По воспоминаниям академика Н. Н. Покровского, в группу Льва Краснопевцева его привело «желание разобраться в реальной истории отечества». Нетрудно догадаться, что желание появилось в результате чтения хрущёвского доклада.

Семинары второй половины 1950-х тоже были политизированы. Например, за компанией, сформировавшейся в Ленинграде вокруг аспиранта-историка Виктора Шейниса, в воспоминаниях закрепилось название «кружок марксистов». О семинарах «кружка марксистов» органам КГБ стало известно, в частности, из перехваченного письма, адресованного Шейнису и его жене Алле Назимовой их другом Сергеем Пироговым. Молодые люди были знакомы со времён учёбы в Ленинградском университете. После учёбы Пирогов был распределён в родной ему Архангельск. Там весной 1957 г. он организовал кружок из ленинградских комсомольцев, прибывших на строительство целлюлозно-бумажного комбината. Летом собрания кружка продолжились в Ленинграде. На собраниях кружка, план занятий которого Пирогов переслал в письме, он последовательно «критиковал экономические и идеологические основы государственной власти в СССР».

Сплочённая сеть желающих перемен студентов и общая атмосфера свободы, которую они создали в подпольных кружках и самиздатовских объединениях, привели к тому, что поначалу группа энтузиастов, а потом и значительная часть студенчества больше не могла мириться со старыми порядками. Это вылилось в серию протестов, которые сотрясали советские университеты в эпоху «оттепели». Так, весной 1956 г. студенты-филологи, обнаружив в университетском буфете несвежие продукты, призвали бойкотировать комбинат питания МГУ, «где окопались жулики». К филологам присоединились биологи, историки и журналисты, вывесив лозунг: «Если ты не хочешь питаться, как скот, – поддерживай бойкот!» Такая активность студентов вызвала переполох не только в парткоме МГУ, но и в Московском горкоме партии, в результате чего бойкот окрестили «политической провокацией».

В августе 1956 г. протест возобновился уже с новыми требованиями — на философском факультете МГУ студенты публично выступили против изучения идеологически окрашенных дисциплин, таких как «диамат» (диалектический материализм), утверждая, что данный предмет вообще не имеет никакого отношения к мировой философии, и «истмат» (исторический материализм), который, по их словам, «вообще не философская наука».

Иногда протестующие студенты выступали не только против порядков в университете, но и бросали вызов действующей власти. В декабре 1956 г., после ареста КГБ двух студентов ВГИКА на следующий день в институте прошло стихийное многочасовое собрание, на котором присутствовало свыше 300 человек. Они требовали от институтского начальства объявить причины ареста и оценили действия КГБ как «грубые и неправильные». Собрание завершилось принятием общего решения настаивать на проведении тщательного расследования, результаты которого в обязательном порядке необходимо довести до сведения студентов и просить соответствующие инстанции провести открытый суд. Для курирования ситуации был создан так называемый «Комитет по наблюдению за следствием».

Другим типом студенческих протестов были антисоветские выступления с самых разных идеологических позиций — от русского национализма до либерального пацифизма. Например, 7 ноября 1956 г. работники КГБ задержали студентов Ленинградского университета. Забравшись на ступени здания бывшей биржи, те скандировали: «Да здравствует свободная Россия!», «Долой Хрущёва!» По свидетельству очевидцев, нарушителей спокойствия принимали вполне сочувственно. В Ярославле, также во время ноябрьской демонстрации, ученик 10-го класса Лазарянц развернул плакат «Требуем вывода советских войск из Венгрии».

Между тем география инакомыслия стремительно расширялась. Оппозиционные выступления происходили, помимо МГУ, в многих других университетах страны: в Уральском университе, Московском горном институте, Уральском политехническом и педагогическом институтах, Московском энергетическом институте, Горьковском университете, Московской консерватории, Ленинградском педагогическом институте, Брянском сельскохозяйственном институте и других.

Настрой отдельных студентов был настолько решительным, что вскоре внутри сложившихся вокруг встреч у памятника Маяковскому «салонов», кружков и групп (т.н. «маяковцы» — регулярные посетители молодёжных сходок на площади Маяковского — месте неформального общения различных слоёв столичной молодёжи) появились сторонники политического террора, предлагавшие план убийства Хрущёва. Проект носил название «Космонавт» и, по замыслу авторов, должен был избавить мир от угрозы мировой войны, к которой стремился советский лидер. Однако подобные методы не нашли отклика у более умеренных «маяковцев».

В ответ власти предпочли действовать проверенными методами и отказались от любого диалога с молодёжью, прибегнув к привычному инструменту политических репрессий. За период оттепели по статьям антисоветской агитации и пропаганды Уголовного кодекса РСФСР только за 1956–1960 гг. было осуждено 4 676 человек. Пик приходился на 1957– 1958 гг. За два года было осуждено 3 380 человек (72% от общего числа). Неожиданностью для власти стала доля рабочих, осуждённых за антисоветскую пропаганду. Она составила в 1957 г. почти 50% от общего числа осужденных.

Ужесточение карательных мер в отношении инакомыслящих были продемонстрированы летом 1957-го на молодёжном фестивале в Москве. Советские студенты стремились к общению с иностранцами и свежим впечатлениям, за что сразу же после фестиваля в один только лагерь Потьмы отправилось 300 молодых людей, приговорённых к принудительным работам сроком от 3 до 5 лет с формулировкой обвинения — «за связь с иностранцами».

XX съезд дал заметный толчок независимому студенческому движению — «глоток свободы» был не только сиюминутной «точкой сбора» для альтернативного комсомольщине студенчества, но и задал вектор развития университетской среды СССР. Именно студенческие кружки, клубы, салоны и тайные общества, зародившиеся после событий 1956 г., стали «кузницей кадров» для диссидентского движения. Коммунистическая номенклатура упустила шанс для мирного переустройства Советского Союза силами нового поколения и, как показывает история, XX съезд имел долгоиграющие последствия.